Первым шеф-поваром, к которому я попал на кухню, был Альфредо. В своем колпаке он выглядел словно фарфоровая солонка в виде повара. Добрый, вальяжный, с налётом плутовства. Просто любил наблюдать со стороны барной стойки, как посетители кафе Берёзка под пиво и водочку поглощают пельмени. 

Второй прожжённый повар, с которым меня поставили в смену в летнем лагере, был попросту вором. Пока я в конце смены нарезал сливочное масло десятиграммовым кусочками, он пропадал из виду. Позже выяснилось, что он выносил соки в трёхлитровых банках, свиные туши, консервы и прятал их в багажник своей жёлтой «копейки».

А вот кафе «В» заправлял Игорь. Он был агрессивным и развязным типом, причём в страшном сочетании с неуёмной провинциальной энергией. В нём определённо умер спекулянт или гангстер, причём погиб от столкновения глупости с наглостью. В этом заведении он орудовал целой бандой. В составе была его жена — смутно помню, в чём заключались её трудовые обязанности, но своим предназначением она считала упрекать нас в том, что муж гробит себя на работе днями и ночами. Ещё из родного Бобруйска он подтянул бухгалтера — пожилую тётку, с голубыми волосами и очками в роговой оправе. Она делала замечательные проводки. Я как-то сварил 50 литров компота из двух яблок, гнилой груши, киви и 1 кг сахара, который ею был калькулирован таким образом, что принёс прибыли в процентном соотношении больше, чем торговля оружием, людьми или наркотиками. Дополнял состав формирования его друг — художник, оформлявший кафе. С помощью золотого баллончика Motip, он придал, насколько смог, аристократический вид советским чугуниевым батареям и туфлям жены шефа.

Причина, по которой Игорь пропадал ночами на работе, для жены звучала так: он допоздна помогал нам готовить банкеты. По факту они с другом-художником сидели на зале, употребляли алкогольные напитки и душевно общались. Как-то раз в результате этого общения было нанесено оскорбление барону Хеннесси. В бутылку с коньяком, носящим его имя, вместо части выпитого содержимого, тайком долили какую-то гадость. Обнаружил это клиент.

Этими ночами, руководствуясь мудрыми наставлениями шефа типа «да у вас на руках мухи ебутся», «я бы всё это сделал за 5 минут, прыгая на одной ноге и придрачивая», «в рот тебе кило печенья», мы с товарищем готовили банкеты на небольшой кухне. 

В наши дела была посвящена администратор. С ней мы зарабатывали на карман, если разгорячённые гости требовали продолжения банкета. Обычно после его окончания мы освобождали стол в центре и устраивали свой. Выпивали и общались, пока официанток не забирали на тачках их ухажёры. Бабло я немедленно менял в обменнике на «Юле», и в эту же ночь прожигал.

Как в любом приличном заведении, у нас был бармен-гей. И вечно играло два CD-диска: Alizee и второй, неуточнённый сборник спокойной музыки для усвоения пищи — через месяц я люто ненавидел оба. Смена была семь дней и скорее напоминала вахту. Граница проходила по субботе. И эта ночь была единственной в которую можно было тусануть с моим другом Андреем — он работал за повара в другие дни.

Коньком заведения были комплексные обеды для научных работников здания, в котором мы располагались. А также свадьбы, юбилеи и один раз — поминки. Настоящие клиенты были редкостью и, несмотря на напыщенное меню, заказывали они обычно карпаччо или мясо по-французски с картошкой фри. Фри готовилась в «нефтеварке» — устройстве, в котором почти никогда не менялось масло. 

Однажды Игорь каким-то невероятным образом заманил в наше кафе группу «Сливки» после выступления в «Блиндаже». Что выпало на мою смену. Они полчаса ждали, пока я приготовлю жульены и смогу разогреть рис в беспомощной домашней микроволновке. Затем на кухню ворвался поскандалить один из музыкантов. Увидев меня в медицинском халате поверх майки Slipknot, с татуировками и пирсингом, он, кажется, растерялся больше моего. 

Это было одним из ярких предзнаменований окончания эры «В». Эры, до которой жизнь казалась мне более серьёзным и осмысленным мероприятием.